И все из-за ребенка.

Как всегда, яркий дневной свет резал глаза, когда они выходили из склада. Остальные дети уже ушли, направляясь домой, и их нигде не было видно. Стив прищурился от яркого солнечного света, стараясь сдержать слезы.

— Который час? — спросил он.

Билл улыбнулся. — После обеда и перед ужином.

Стив нахмурился. — У кого-нибудь есть часы?

— Около трех, — сказал Джимми.

Они пошли дальше. Билл поднял палку и бросил ее в кусты. Над головой, в ясном голубом небе, опережая на несколько секунд звук, проплыл самолет, оставляя за собой в воздухе белоснежный след.

— Он кажется таким одиноким, — сказал Шон.

Стив посмотрел на него. — Что?

— Он кажется таким одиноким. Неужели ты этого не чувствуешь? Я имею в виду, что Он делает, когда нас там нет? Он совсем один.

Стив уставился на Шона. Он думал о том же, стоя на коленях перед ребенком. Он поднял камень и посмотрел на него. Камень напоминал лягушку. Он зажал его между большим и указательным пальцами и бросил. Камень просвистел в воздухе и ударилась о дерево.

— Он один, — сказал он.

— Ему и не нужно никого.

— Что мы можем сделать? — спросил Джимми.

— Следуйте за мной.

Шон побежал вниз по тропинке через овраг и вверх по холму к своему дому. На бегу он оглянулся на Стива:

— Я берег это.

Он повел через стену олеандров на задний двор и открыл потайную дверь в клуб. Здание клуба практически не использовалось с тех пор, как они нашли ребенка. Остальные трое последовали за ним.

— Смотрите, — сказал Шон.

В центре комнаты, в золотом ящике из-под Кока-Колы, лежала маленькая девочка. Она была мертва. У ее ног Шон высыпал полную банку пойманных им черных муравьев, надеясь, что они поползут по ее телу, но вместо этого они ползали по полу и деловито пытались найти выход из клуба.

Стив опустился на колени перед ребенком. — Кто она?

— Минди Мартин.

— Дочь миссис Мартин?

Шон кивнул.

Стив посмотрел на него. — Как ты ее заполучил?

Шон улыбнулся. — Это мое дело.

— Она уже умерла или ты… убил ее?

— Разве это имеет значение?

— Нет. Думаю, нет.

Стив заглянул в коробку и нерешительно протянул палец. Кожа девочки была холодной и упругой. Он почувствовал мгновенное восхищение Шоном.

— Как давно она у тебя?

— Со вчерашнего дня. Я получил коробку на прошлой неделе и покрасил ее, но мне не давали девочку до вчерашнего дня.

Стив встал:

— Давай отнесем ее туда.

Шон занервничал:

— Думаешь, она ему понравится?

— Есть только один способ это выяснить.

Шон достал из кармана черную тряпку и расстелил ее поверх ящика. Все четверо подняли ребенка, каждый взял за угол коробки. Они перенесли ее через потайной вход. Шон закрыл клуб, и они пошли через олеандры.

— Эй, что вы делаете?

Мать Шона вышла на заднее крыльцо и уставилась на них. — Куда вы идете?

Четверо мальчишек остановились, глядя, то друг на друга, то на нее.

— Ничего, — ответил Шон. — Мы просто играем.

— В какую игру?

— Церковь.

Она выглядела удивленной.

— Церковь?

Все четверо мальчишек кивнули.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Хорошо. Но тебе лучше вернуться к ужину.

— Обязательно, — сказал Шон.

Они пронесли коробку через олеандры и направились к складу.

Возвращение домой

Родители одного моего друга развелись, когда ему было десять лет. Он был старшеклассником, когда его отец женился снова, но новая жена отца моему другу никогда не нравилась. По его мнению, она была сущей ведьмой, хотя мне казалась вполне нормальной.

Мы перестали общаться, но когда через несколько лет встретились, он все еще продолжал жаловаться на злую мачеху. «А ведь твой отец мог жениться на ком-нибудь гораздо хуже…» — подумал я.

Самолет уже приземлялся, а я все еще пытался придумать, что же сказать. Ситуация была неловкая. Я десять лет пытался убедить отца попробовать встречаться с другими женщинами, но теперь, когда он, кажется, нашел кого-то, кто ему небезразличен, меня разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, я любил своего отца и хотел, чтобы он был счастлив. С другой стороны, я все еще любил маму и, где-то в глубине души, не мог отделаться от ощущения, что найдя кого-то другого, отец предает ее память.

И, возможно, он любит эту женщину, больше чем любил мою мать.

Полагаю, это был мой самый главный страх. А что если он действительно нашел кого-то, кого любит больше чем мою мать? Что, если его чувства нашли в ней не просто отклик, а замену? Женщину, которая заменит место моей матери в его эмоциональной иерархии.

Должен признать, это был больше детский страх. Незрелое, ребяческое беспокойство. Мать была бы очень рада за него. Она бы не хотела, чтобы отец навсегда остался в том безбрачном состоянии добровольного изгнанника из общества, в котором жил после ее смерти. И я тоже очень хотел, чтобы он был счастлив.

Просто не хотелось, чтобы его счастье было попыткой заменить мать.

Я снова взглянул на сложенное письмо в руке.

Я нашел кое-кого, кто мне весьма дорог, для него было типично писать в таком официозном стиле. Мне хотелось бы вас познакомить.

Откинувшись на спинку сиденья, я закрыл глаза. Хотелось бы, чтоб она мне понравилась. На самом деле. Надеюсь, так и будет.

Через два часа самолет приземлился в Лос-Анджелесе. Я высадился, забрал свой багаж и перешел на другую сторону улицы, направляясь к кофейне, где меня собирался встретить отец. Он стоял на парковке возле открытого багажника своего новенького «Понтиака», улыбался и выглядел лучше, чем когда либо. Изможденность, которая, казалось, навсегда запечатлелась в его чертах, исчезла, а прежде бледная кожа выглядела здоровой и загорелой. Он, как всегда, был одет в деловой костюм — жилетка, галстук, всё как полагается. Моя одежда была и стильной и аккуратной, но рядом с отцом я чувствовал себя одетым скромно.

— Рад тебя видеть, — сказал он, протягивая руку.

— Я тоже.

Удержаться от улыбки было невозможно. Отец отлично выглядел, был здоровым, подтянутым и счастливым. Я пожал его руку. В нашей семье никогда особо не любили внешне проявлять эмоции, и пожатие рук было самым явным выражением родственных чувств при посторонних. Отец взял один из моих чемоданов и положил в багажник. Рядом я разместил второй.

— Как твои дела? — спросил он.

— Все как обычно — улыбнулся я. — А в твоей жизни, похоже, всё наладилось.

Отец от души расхохотался, и внезапно я понял, что давно не слышал, чтобы он так смеялся.

— Да, — сказал отец. — Так и есть. Сущая правда.

Он открыл мне дверцу, я сел в машину и скользнул по сиденью, чтобы открыть дверь с его стороны.

— Так как ее зовут? — спросил я. — Ты мне так и не сказал.

Отец загадочно улыбнулся.

— Скоро узнаешь.

— Да ладно тебе.

— Через десять минут мы будем дома. — Отец дал задний ход и посмотрел на меня. — Как же здорово снова увидеть тебя, сын. Я рад, что ты приехал меня навестить.

Знакомыми переулками мы ехали к дому. Он находился не в десяти, и не двадцати минутах езды от аэропорта. Даже по пустой трассе, до нашего дома в Лонг-Бич было добрых сорок пять минут езды; мы же оказались за рулем в час пик. Но я уже знал об этом и не переживал. Мы о многом поговорили, обсудили свежие сплетни, восстановили былые взаимоотношения и вернулись к привычному укладу. Когда мы свернули с автострады на Лейквуд, приближалось время обеда. Я не ел ничего, кроме почти несъедобного обеда в самолете, поэтому проголодался:

— Она приготовит нам ужин?

— Мы поедим в ресторане, — покачал головой отец.

С помощью наводящих вопросов я пытался определить, живет ли с ним его новая подруга, и понял, что так оно и есть. Удивительно. Отец всегда придерживался строгих правил и был весьма старомоден. Сложно было представить, что он снизил свои определенные моральные устои настолько, что живет с женщиной вне брака.