Вышел начальник почты, здоровенный мужчина лет пятидесяти, в очках в роговой оправе и с неподвижной умиротворяющей улыбкой.

— Чем я вам могу помочь, сэр?

Теперь, когда он здесь, Джек не был совсем уверен, что справится. Болела голова, он чувствовал, как кровь пульсирует в висках. Джек собрался что-нибудь придумать, что-нибудь бессмысленное и несущественное, но внезапно вспомнил о жестоком маленьком личике карлика, подумал о требовании в почтовом конверте.

— Я здесь, чтобы пожаловаться на одного из ваших почтальонов.

Брови начальника удивленно поднялись.

— Один из наших разносчиков почты? — Джек кивнул. — Где вы живете, сэр?

— Гленоакс. Гленоакс авеню.

Начальник нахмурился.

— Это маршрут Чарли. Один из наших лучших сотрудников. — Он обернулся и позвал. — Чарли!

У Джека вспотели руки.

— Он прямо позади вас, — объявил глава почты. — Сейчас он подойдет, и мы уладим это недоразумение.

Джек хотел убежать, хотел выбежать через дверь, через которую он пришел, запрыгнуть в машину и уехать. Но он остался на месте. В отделении полно народу. Он в безопасности. Здесь с ним ничего не случится.

Из-за угла появился человек в синей форме.

Мужчина обычного роста.

— Это Чарли, — сказал начальник. — Ваш почтальон.

Джек покачал головой.

— Нет, человек, о котором я говорю… низкий. Он ростом около трех футов.

— У нас нет никого, кто бы соответствовал этому описанию.

— Он приносит мою почту каждый день. Приносит почту моим соседям.

— Где вы живете? — спросил Чарли.

— На Гленоак авеню.

— Это невозможно. Я доставляю почту туда.

— Я никогда раньше вас не видел!

Джек переводил взгляд с одного человека на другого. Он вспотел и ощущал запах собственного пота. Вот рту пересохло, и он безуспешно пытаясь смочить его слюной.

— Здесь происходит что-то странное.

— Сэр, мы поможем вам, чем сможем, — сказал начальник почты.

Джек покачал головой:

— Забудьте об этом, — он повернулся и зашагал к двери. — Забудьте, что я приходил.

На следующий день он вообще не получил никакой почты, хотя, поглядев в окно, Джек увидел, как карлик радостно идет по другой стороне улицы, доставляя почту в другие дома. То же самое на следующий день. Еще одним днем позже, Джек остался на крыльце, и, прежде чем это понял, лилипут уже шел по тротуару с неунывающим выражением грубого и жестокого лица, посвистывая, держа в руках пачку писем. Джек забежал в дом, запер дверь и бросился вглубь ванной комнаты. Он сел на унитаз и оставался там больше часа, пока не убедился, что карлик не ушел.

Наконец Джек умылся, открыл дверь ванной и пошел по коридору в гостиную.

Почтовая щель открылась, влетели два письма, и щель закрылась. Он слышал лишь тихий грубый смех и быстрые шаги карлика, убегающего с крыльца.

Оружие отлично лежало в руках. Как же давно это было. Джек не трогал пистолет со времен Вьетнама, но пользоваться огнестрельным оружием — это как езда на велосипеде, он ничего не забыл. Ему нравилось ощущение тяжести пистолета в ладони, нравилось чувствовать пальцем гладкость спускового крючка. Наверное, стреляет он уже не так хорошо, как когда-то — в конце концов, Джек не практиковался уже почти тридцать лет — но если собираешься стрелять вблизи, то быть хорошим стрелком и не нужно; и именно на этом расстоянии он собирался использовать оружие.

Он поджидал почтальона за полуоткрытыми шторами.

И на дорожке появился Чарли.

Джек сунул пистолет за пояс и рывком открыл дверь.

— Где он? — требовательно спросил он. — Где этот долбаный карлик?

Почтальон в замешательстве покачал головой.

— Простите, сэр. Я не знаю, о чем вы говорите.

— Карлик! Маленький парень, который обычно доставляет почту!

— Я почтальон на…

Джек вытащил пистолет.

— Где он, черт возьми?

— Я… я не знаю, сэр. — Голос почтальона дрожал от страха. Он выронил письма, и те разлетелись по дорожке. — П-пожалуйста, не стреляйте в меня.

Джек сбежал по крыльцу, проскочил мимо почтальона и запрыгнул в его машину. С пистолетом на сиденье, чтобы можно было легко дотянуться, он ездил туда-сюда по улицам, в поисках карлика в маленькой синей почтовой форме. Он разъезжал почти десяти минут и почти было сдался: пистолет уже не казался хорошей идеей, но вдруг увидел карлика, пересекающего улицу в полутора кварталах впереди. Джек вдавил педаль газа.

Когда он, игнорируя знак светофора, проехал через ближайший перекресток, в него врезался пикап.

На Джека обрушилась дверь, руку пронзил зазубренный осколок металла. Стекла разбились, осыпав его душем осколков, руль вылетел и пробил ему грудь. В мгновение, которое длилось бесконечно, он почувствовал, как ломаются кости и разрываются внутренности, и Джек понял, что авария закончится смертью. Однако он не кричал. По какой-то странной причине Джек не кричал.

Вдалеке слышался вой сирен, и какая-то часть его разума подсказывала, что это полиция, которую из-за него вызвал почтальон Чарли; тем не менее, Джек знал, что они приедут слишком поздно, чтобы как-то ему помочь. Сейчас его уже ничто не спасет.

Он шевельнул головой, единственной частью тела, которая все еще двигалась, и увидел еще одного человека, в удивлении ковыляющего по тротуару.

А потом появился карлик. Он был в обычной одежде, а не в почтовой форме, но все еще в кепке почтальона. Озабоченность на его лице была ложной: Джек чувствовал ликование под этой маской.

— Я вызову врачей, — сказал карлик. Его голос звучал не так как раньше, был не тихим и грубым, а напряженным и высоким. Он похлопал по своим карманам, и тут Джека дошло, что будет дальше. Он хотел закричать, но не смог. — У тебя есть четвертак на телефон?

Джек хотел схватить пистолет, но не мог пошевелить руками. Он пытался вывернуться, но его мышцы не работали.

Улыбаясь, карлик рылся у Джека в карманах. Мгновение спустя коротышка выбрался из-под обломков. Он держал серебряную монету, запачканную мокрой, красной кровью.

Джек закрыл глаза от боли, которая, казалось, длится уже часы, но не услышал ни звука. Джек открыл глаза.

Карлик злобно рассмеялся. Он положил четвертак в карман, отсалютовал кепкой и, радостно насвистывая, пошел по улице. Приближался вой сирен.

Монтейт

Насколько хорошо один человек может знать другого? Это вопрос, который часто задавался и затрагивался многими писателями за последние годы. Здесь мой взгляд на этот вопрос, как ребенка пригородов, который вырос в 1960-х годах, когда мужья уходили на работу каждое утро, а жены оставались дома.

Монтейт.

Эндрю уставился на слово, интересуясь, что оно означает. Оно было написано рукой его жены, на листке ее личной канцелярской бумаги, написано с каллиграфической аккуратностью, точно в центре страницы. Было только одно слово, и Эндрю сидел за кухонным столом с бумагой в руке, пытаясь расшифровать его значение. Это было имя любовника? Адвокат? Друг? Коллега? Это была записка? Напоминание? Желание?

Монтейт.

Он вообще ее не заметил, когда первый раз зашел на кухню, просто поставил портфель на стол и поспешил в ванную. Вернувшись, чтобы забрать свой портфель, он увидел записку, но не обратил внимания, его мозг автоматически классифицировал ее как телефонный каракуль или что-то столь же бессмысленное. Но аккуратность надписи и преднамеренное расположение слова на странице почему-то привлекли его внимание, и он сел, чтобы изучить записку.

Монтейт.

Он уставился на лист бумаги. Это слово беспокоило и тревожило его, и он не мог понять почему. Он никогда не читал его раньше, никогда не слышал, чтобы Барбара произносила это слово в его присутствии, оно не вызывало в подсознании знакомых ассоциаций. Эти два слога и впечатление изощренной важности, порожденное их союзом, заставляли его беспокоиться.